Понять суть современного индусского национализма невозможно без анализа истоков этой идеологии и условий, в которых она формировалась. В политологии доминируют два основных подхода к объяснению зарождения и развития национализма в обществе. Сторонники первого считают, что национализм — это форма самосознания, формирующаяся в результате социально-экономической модернизации и гомогенизации общества после стирания сословных границ при переходе от традиционного общества к индустриальному (Karl Deutsch * (*)Карл Вольфганг Дойтч (1912–1992) — социолог, политолог чешского происхождения, внес весомый вклад в изучение проблем войны и мира, национализма. В своих социологических исследованиях широко применял методы количественного анализа и моделирования.[3].

Приверженцы второго подхода полагают, что национализм — враждебная реакция на политические, экономические или культурные притеснения извне (Ernest Gellner * (*)Эрнест Андре Геллнер (1925–1995) — английский философ и социальный антрополог, разработал собственную теорию национализма.[4]. Индийский исследователь Партха Чаттерджи адаптировал теоретические выкладки западных ученых относительно феномена национализма под реалии развивающихся стран, переживших колонизацию и деколонизацию, и, в частности, под реалии Индии [5]. По его мнению, отправной точкой в формировании националистического движения явилось переосмысление зарождающейся интеллигенцией культурного и исторического наследия своей страны с целью доказать цивилизационное превосходство Индии над западными метрополиями и обосновать право говорить с ними на равных [6].

В XIX в. лучшие умы Индии, многие из которых получили западное образование, стали пристально изучать тексты упанишад — древнеиндийских трактатов религиозно-философского характера и индуистских религиозных эпосов. Интерес к индийской истории был вызван желанием ответить на вопрос, в чем кроются глубинные причины отставания Индии от Запада. Одним из первых интеллектуалов, кто перевел изучение истории в политическую плоскость, стал бенгальский писатель Банкимчандра Чаттопадхья (1838–1894) [7]. Проанализировав причины, которые предопределили покорение Индии, он пришел к выводу о том, что отставание от Запада обусловлено особенностями культуры Индии, не подразумевающими стремления к свободе и препятствующими экономической и социальной модернизации [8].

Основу идеологии политического индусского национализма составила хиндутва — термин, введенный в оборот одним из главных идеологов индусского национализма Винаяком Саваркаром (1883–1966). Хиндутва, пишет Саваркар в своей книге «Суть хиндутвы», вышедшей в 1928 г. [9], дословно означает «индусскость», или принадлежность к территории, именуемой «Хиндустан» (название применимо как для обозначения современной Индии, так и для географического пространства от современного Афганистана до Индийского океана).

Прибегая к весьма сомнительной аргументации и апеллируя к полуисторическим–полумифическим фактам, Саваркар утверждает, что на пространстве от Гималаев до Индийского океана сформировалась индусская нация (Hindu Rashtra). Однако слово «Hindu» в этом контексте трактуется им намного шире, чем принадлежность к индуизму. Принадлежность к индусской нации определяется, во-первых, территориальным фактором: индус — тот, кто проживает на территории Индии, во-вторых, по крови, т.е. индус — тот, кто на протяжении многих поколений связан с индийской землей и людьми, проживающими на ней, и, в-третьих, культурным фактором: индус — тот, кто почитает священные тексты Вед, Бхагаватгиты и Рамаяны, и тот, чья жизнь определяется традициями Индии [10]. Таким образом, хиндутва трактуется Саваркаром как следование индусскому образу жизни.

Показательно, что сам Саваркар был атеистом, и разработанная им концепция делает акцент на том, что основа национализма в Индии — сформировавшееся в ходе исторического развития национальное самосознание индусов, а не их общие религиозные убеждения. Дословный перевод термина Hindu nationalism на русский язык как «индусский национализм» может ввести в заблуждение, поскольку определение «индусский» в русском языке воспринимается в качестве религиозной принадлежности. Тем не менее, для Саваркара индуизм был лишь частью культуры, и к «индусской нации» он относил, кроме самих индусов, джайнистов, сикхов и буддистов — всех, кто считает Индию «своей родиной, и чьи святыни находятся на территории Индии» [11].

Учение о хиндутве нашло отклик в сердцах участников антиколониального движения в Британской Индии, особенно среди его наиболее радикальных представителей. В 1925 г. была создана неправительственная организация Раштрия сваямсевак сангх (РСС), целью которой была провозглашена защита индусской идентичности — хиндутвы. РСС не разделяла взглядов лидеров освободительного движения на будущее устройство независимой Индии. Ее представители полагали, что Индия должна стать государством индусской нации (Hindu Rashtra), и выступали против союза с мусульманами, считая их не меньшим злом, чем колонизаторов, с точки зрения угрозы, которую они представляют индусской идентичности [12].

Кстати, общественная деятельность нынешнего премьер-министра Моди началась именно с участия в ячейке РСС в Гуджарате. Проявив себя незаурядным организатором и идейным борцом за ценности хиндутвы, в 1980-х гг. он по рекомендациям РСС поступил в гуджаратское отделение БДП — политическое крыло РСС, где и началось его восхождение вверх по индийской политической лестнице. При этом после перехода на должность премьер-министра Нарендра Моди продолжал поддерживать связи с РСС.

Идеи хиндутвы, в отличие от учения Ганди и Неру, стоявших во главе Индийского национального конгресса (ИНК), долгое время находились вне политической борьбы, т.к. сначала созданию политической партии националистов препятствовала колониальная администрация, а затем конституционные основы независимой Индии, базировавшиеся на принципе секуляризма. Таким образом, до 1951 г., когда появилась партия Джан сангх (Народный союз), предшественница находящейся ныне у власти БДП, в Индии не было официально зарегистрированной партии, руководство которой использовало бы принципы хиндутвы при разработке своей программной платформы, в т.ч. по внешнеполитическим вопросам. Хиндутва сформировалась, скорее, как этико-философское течение, определявшее образ жизни и поведение индийца, готового приносить пользу стране и обществу, она фокусируется, преимущественно, на внутриполитических вопросах. Нарендра Моди во время общения с журналистами заявил, что «хиндутва — это не религия, а стиль жизни».

В трудах ранних идеологов хиндутвы — Саваркара и Голвалкара [13] — основное внимание уделяется историческим и культурным вопросам развития индийского общества. Однако рассуждений Саваркара об истории индийской цивилизации вполне достаточно, чтобы сделать общие выводы относительно представлений индусских националистов о том, какой должна быть внешняя политика Индии. Идеологи хиндутвы сходятся во мнении с европейскими реалистами, что человеческая природа несовершенна, и войны в будущем неизбежны. Правда, если западноевропейские философы, такие как Томас Гоббс и Джон Локк, пришли к этому пониманию через рациональное осмысление истории человечества, то на представления индусских националистов, скорее всего, оказало влияние религиозное мировоззрение. Например, Саваркар в своих трудах неоднократно ссылается на «Рамаяну» как на исторический источник, говоря, что описанное в ней подтверждает тот факт, что индусская нация существует со времен правления Рамы, от Гималаев до Индийского океана она была единой, и люди жили в мире и гармонии, пока иноземцы не принесли в Индостан чужеродную культуру, разрушившую царство справедливости [14].

Саваркар признает, что военное отставание Индии от иноземных захватчиков, привело к подчинению индусов сначала мусульманским завоевателям, а потом и европейским. Однако, как он пишет, причина военных поражений индусов заключается не в том, что они физически слабее захватчиков, а в том, что индусы потеряли «боевой дух». Именно в нем Саваркар видит источник силы нации, что определит и ее положение на международной арене. Основоположники хиндутвы призывали культивировать в индусах «боевой дух», признавая при этом, что милитаризация общества необходима не для ведения агрессивных войн, а для того, чтобы в любой момент быть готовым дать отпор захватчикам, посягающим на государство индусов.

В этом состояло одно из наиболее существенных идеологических расхождений между националистами и гандистами. Саравкар и Голвалкар видели в учении Ганди о «ненасилии» национальную угрозу, считая, что своей философией Индийский национальный конгресс (ИНК) разрушает последние остатки «боевого духа», доставшегося индусам от их воинственных предков времен Рамы. Голвалкар, например, так комментировал идею о ненасилии: «В последние десятилетия в нашей стране стало принято пренебрежительно относиться к силе как к чему-то постыдному и предосудительному. Мы начали приравнивать силу к насилию и гордиться собственной слабостью» [15].

По мнению идеологов хиндутвы, еще один важный фактор, помимо «боевого духа», определяющий мощь государства на международной арене, — национальное единство. Только индусы, по мнению Саваркара, достаточно мотивированы, чтобы защищать Индию. Мусульманское население в случае агрессии будет в меньшей степени заинтересовано в том, чтобы отстаивать интересы Индии, по- скольку их святыни расположены за пределами Индостана и индийская земля не является для них священной.

Это предубеждение лежит в основе сложных взаимоотношений между индусскими националистами и мусульманами. Мнение националистов относительно того, что индийские мусульмане не способны оказать сопротивление внешнему агрессору, особенно усугубилось после обретения независимости, когда в условиях постоянной военной конфронтации с Пакистаном мусульманское население Индии стало восприниматься индусскими националистами в качестве потенциальных предателей и «пятой колонны», сочувствующей Исламабаду.

Чтобы ответить на вопрос, какое влияние способен оказать индусский национализм на внешнеполитическую повестку дня Дели, рассмотрим наиболее существенные отклонения БДП от традиционного внешнеполитического курса по сравнению с политикой, проводимой ИНК, фундаментальные основы которой практически не менялись с 1947 г.

Первый период правления БДП (1998–2002) интересен тем, что портфель министра иностранных дел впервые достался националисту Джасванту Сингху. Правление кабинета Атала Бихари Ваджпаи запомнится проведением ядерных испытаний в 1998 г. и последовавшим за этим военным противостоянием с Пакистаном в 2001–2002 гг., грозившим поставить регион на грань ядерной войны. Однако, в целом, о существенной смене курса при Ваджапаи говорить не приходится, т.к. даже его политика в отношении ядерного разоружения являлась логичным продолжением линии ИНК на непризнание «ядерного апартеида» [16].

Более интересным, с точки зрения пересмотра внешнеполитических ориентиров Дели, представляется курс, проводимый правительством Нарендры Моди. К основным целям его внешней политики можно отнести содействие экономическому развитию Индии и привлечение иностранных инвестиций в индийскую экономику [17], укрепление влияния в соседних государствах, сдерживание возрастающей мощи Китая и снятие напряженности в отношениях с Пакистаном — вопрос, который по объективным причинам не может не быть на повестке дня любого индийского правительства.

По прошествии всего двух лет с момента прихода в 2014 г. Моди на пост премьер-министра можно констатировать, что он, в отличие от Ваджпаи, куда менее склонен следовать в фарватере внешней политики, проложенном основателями независимой Индии. Нарендра Моди, по сравнению со своими предшественниками на посту индийского премьер-министра, неохотно повторяет главную мантру индийской внешней политики о равноудаленности Индии от мировых центров силы, которая позволила в свое время Неру стать одним из главных идейных вдохновителей Движения неприсоединения.

Индия не перестала в одночасье следовать неруанскому принципу неприсоединения с приходом к власти Моди. Но вопросы к индийской «равноудаленности» возникали еще при Индире Ганди, в 1971 г. фактически скрепившей Индию с СССР союзным договором. Моди стал первым, кто нарушил сложившуюся традицию заверять мировую общественность в верности Дели принципам неприсоединения.

Участие в движении неприсоединения заложило прочный фундамент сотрудничества Индии с развивающимися странами, благодаря чему с 1990-х гг. вектор внешней политики Дели сместился в сторону сотрудничества со странами Южной, Юго-Восточной Азии и Африки. Индия также стала уделять значительное внимание не только диалогу с соседями по Южно-Азиатскому региону, но и участию в таких региональных форумах, как БИМСТЕК (Инициатива технического и экономического сотрудничества стран Бенгальского залива), ИБСА (Индия, Бразилия, Южная Африка) и БРИКС. Во внешнеполитическом фокусе Дели продолжали преобладать развивающиеся страны, часто относимые к т.н. «глобальному Югу». Верная политическому наследию Неру, Индия продолжала дистанцироваться от развитых стран и после завершения холодной войны, боясь подвергнуть сомнению независимость своего внешнеполитического курса.

Моди же нарушил эту традицию, продемонстрировав тягу к сближению с США, Японией, Австралией и странами Европейского Союза. Увеличение значимости ведущих мировых держав во внешнеполитической повестке Индии продиктовано тем, что именно в них индийский премьер-министр видит источник инвестиций, которые помогут ускорить рост индийской экономики.

С точки зрения пересмотра Дели политики неприсоединения, особенно интересно проследить развитие отношений между Индией и Японией. Абэ, как и Моди, причисляют к националистам: он также пришел со своей программой экономических реформ, призванной оживить японскую экономику, и один из его внешнеполитических приоритетов — сдерживание растущего влияния Китая. Неудивительно, что столь схожие политические позиции лидеров позволили сблизить обе страны не только на почве инвестиционного сотрудничества.

В 2015 г. Индия пригласила ВМС Японии к участию в совместных индийско-американских военно-морских учениях в Бенгальском заливе. Интерес к участию в учениях выразила и Австралия [18]. Это означает, что у Индии есть шанс реабилитировать свернутый в 2008 г. четырехсторонний диалог по безопасности, который был неформальной площадкой для консультаций по безопасности между США, Японией, Австралией и Индией и сопровождался совместными военно-морскими учениями. Такой формат военно-стратегического сотрудничества рассматривается аналитиками в качестве инструмента сдерживания потенциальной военной угрозы со стороны Китая. Безусловно, представить участие Индии в подобном формате диалога в эпоху «неприсоединения» было бы невозможно.

Еще одной особенностью, которая отличает внешнюю политику индусских националистов от политики, проводимой ИНК, стала смена официальной риторики в отношении Китая. В целом, Моди удалось продолжить политику своих предшественников в отношении Китая — сохранять непреклонную позицию в отношении территориальных споров и развивать двусторонние экономические отношения так, как будто этих споров не существует. Однако теперь Моди не ограничивает себя в заявлениях об «экспансионистских» устремлениях Китая, которые угрожают всей Азии. Причем, эти заявления адресованы не только правому индийскому электорату, но и зарубежной общественности. Свои опасения в отношении планов Пекина Моди открыто высказывал в ходе переговоров с Синдзо Абэ и Бараком Обамой [19].

Если позиция националистов по вопросам двусторонних отношений с Китаем изменилась не столь заметно, то их политика, направленная на сдерживание влияния Китая в сопредельных с Индией государствах, стала куда более решительной. Речь идет о соседних странах Южной и Юго-Восточной Азии.

О том, какие приоритеты стоят перед внешней политикой Моди, можно судить по его зарубежным визитам. Первым государством, которое посетил индийский премьер-министр после своего избрания в 2014 г., стало небольшое королевство Бутан. Затем Моди совершил визит в Непал, где принял участие в саммите Ассоциации регионального сотрудничества Южной Азии (СААРК), подчеркнув тем самым, что, несмотря на сближение с заокеанскими великими державами, Южная Азия остается в фокусе внешней политики Дели. Визиты Моди на Шри-Ланку, Сейшельские острова и Маврикий, которые состоялись в 2015 г., также свидетельствуют о том, какую важную роль для Индии играют вопросы безопасности в Индийском океане [20].

Бангладеш, обязанная своей независимостью Индии, в последнее десятилетие, стала вторым государством в Южной Азии по объему получаемой помощи от Китая, заняв важное место в китайской доктрине «Морского шелкового пути» [21]. Моди удалось добиться от индийского парламента ратификации Соглашения с Бангладеш 1974 г. о делимитации границы [22], предусматривавшего обмен 160 анклавами, и договориться о разграничении в территориальных водах Бенгальского залива в соответствии с нормами международного морского права. Разрешение территориальных споров с соседним государством создаст новую платформу для построения двусторонних отношений и даст Дакке меньше поводов искать поддержки Китая. Нельзя недооценивать и тот факт, что в Южной Азии был создан прецедент мирного решения пограничных споров, который в будущем, возможно, окажется весьма полезным, с точки зрения разрешения территориальных споров между Индией и Китаем [23].

Еще одним успехом внешней политики Моди в Южной Азии стало возвращение Шри-Ланки в орбиту индийского влияния. В 2009 г. правительство островного государства во главе с президентом Раджапаксой сумело выйти победителем из многолетней кровопролитной гражданской войны. Война испортила отношения между Индией и Шри-Ланкой, т.к. ланкийское правительство видело в северном соседе источник поддержки тамильских сепаратистов. На завершающем этапе войны Раджапакса оказался практически в полной международной изоляции из-за ожесточенных действий правительственных войск против мирного населения.

Индия после провала своих миротворческих усилий на Шри-Ланке в конце 1980-х гг. пыталась дистанцироваться от обеих противоборствующих сторон. Единственным государством, оказывавшим поддержку ланкийскому режиму, в т.ч. и военную, оставался Китай. В результате Пекин получил в лице Шри-Ланки торговый и военно-морской форпост в Индийском океане, потенциально угрожающий безопасности индийским морским путям.

Китай завершил строительство на Шри-Ланке порта Хамбантота и приступил к строительству нового порта около Коломбо практически на полуколониальных условиях, предусматривающих юрисдикцию Пекина на этой территории на протяжении следующих 99 лет и привилегированное право на базирование китайских военных субмарин в глубоководном порту.

В 2015 г. на президентских выборах на Шри-Ланке одержал победу оппозиционный кандидат Майтхрипала Сирисены, построивший свою избирательную кампанию на обвинениях Раджапаксы в коррупции, непотизме и злоупотреблении президентскими полномочиями. Моди, воспользовавшись благоприятной ситуацией, совершил первый за 28 лет визит индийского премьер-министра на Шри-Ланку, в ходе которого стороны заключили ряд соглашений о стратегическом, экономическом и военном сотрудничестве. Так, Дели выделит около $318 млн на модернизацию транспортного и топливно-энергетического сектора острова. Было достигнуто и соглашение о сотрудничестве в сфере мирного атома [24]. Договоренности между Дели и новой ланкийской администрацией ознаменовали восстановление утраченных Индией позиций на острове.

С 2000-х гг. соперничество за влияние между Пекином и Дели вышло за границы Южной Азии, что заставило всерьез говорить о начале новой «Большой игры» в Центральной Азии и борьбе за влияние между двумя странами в других азиатских регионах [25]. Показательно, что, в отличие от своих предшественников, Моди озабочен не только тем, как оградить сферу «естественных интересов» Индии в Южной Азии от китайского проникновения, но и стремлением отодвинуть борьбу за влияние к границам Поднебесной.

Примером тому может служить Мьянма, ситуация в которой в какой-то степени была схожа с ланкийской. Военный режим Тан Шве, оказавшись в международной изоляции, получил помощь Китая. Однако после начала политических и экономических реформ в Мьянме Индия смогла укрепить здесь свои позиции. В 2014 г. Дели подписал соглашение с Мьянмой о совместной охране границы, а уже в июне 2015 г. индийские пограничники с ведома бирманских властей проводили военные рейды в приграничных джунглях против сепаратистов. Также Индия планирует профинансировать сооружение транспортного коридора, который свяжет морем Калькутту с бирманским портом Шитве и затем бирманский порт — с индийским восточным штатом Мизорам [26].

Еще одним граничащим с Китаем государством, где Моди удалось закрепить успехи индийской внешней политики по «окружению» Китая, стала Монголия. В декабре 2014 г. между Индией и Монголией был подписан ряд двусторонних соглашений, в т.ч. об охране границы для противодействия терроризму и кросс-граничной преступности [27]. Этот шаг был расценен экспертами в качестве попытки Дели оказать содействие Улан-Батору в противодействии усиливающемуся влиянию Пекина [28].

Что касается Пакистана, то националисты, несмотря на свой прагматичный подход к отношениям с Исламабадом, не смогли перезапустить диалог по мирному урегулированию. Моди с первых же дней пребывания у власти сделал жест доброй воли в отношении Исламабада, пригласив Наваза Шарифа на свою инаугурацию. Однако уже в августе 2014 г. Индия объявила о свертывании диалога по Кашмиру, крайне жестко отреагировав на встречу пакистанского посла в Индии с одним из лидеров кашмирских сепаратистов.

Знаковым можно считать неожиданный визит Моди в Лахор на обратном пути из Афганистана, состоявшийся 25 декабря 2015 г. (первое более чем за 10 лет посещение Пакистана индийским премьером) с целью, как выразился сам Моди в своем Твиттере, «поговорить и поздравить [Наваза Шарифа] с днем рождения» [29].

Результатом «поздравления» стало решение о возобновлении комплексного диалога на высоком уровне. В целом же, результаты политики в отношении Пакистана не утешительны для администрации Моди. Индия становится свидетелем формирования враждебного для себя политического союза на своей северной границе между Пакистаном и Китаем. Пакистан — крупнейший реципиент экономической помощи Китая, основной покупатель китайской военной техники и снаряжения, место базирования китайского военного флота, а также центральное звено программы «один пояс, один путь», которое призвано обеспечить Пекину выход к Индийскому океану [30].

Рассмотрев шаги, предпринятые правительством националистов на международной арене, можно сделать вывод, что, несмотря на отход от принципа неприсоединения, ужесточившуюся риторику в отношении Пекина и более решительную позицию по отстаиванию интересов Индии в соседних государствах, говорить о смене внешнеполитической парадигмы Дели преждевременно.

Переосмысление политики неприсоединения началось при предыдущей администрации, возглавляемой ИНК. Что касается Китая, ни одно последующее правительство Индии, вне зависимости от его идеологических предпочтений, не сможет игнорировать потенциальную угрозу со стороны Китая. Нарастающая конфронтация с Китаем будет все больше подталкивать Дели к отходу от принципов Панча Шилы(*)(*)Панча Шила (хинди) — пять принципов международных отношений, выдвинутых в 1954 г. Индией и Китайской Народной Республикой: взаимное уважение территориальной целостности и суверенитета; ненападение; невмешательство во внутренние дела; равенство и взаимная выгода; мирное сосуществование и сотрудничество государств (прим. авт.). провозглашенных Неру, и увеличит склонность Индии к использованию силы или ее демонстрации для достижения своих внешнеполитических целей в АТР и поиску военно-стратегических союзников в регионе. Таким образом, внешняя политика националистов продиктована, скорее, сложившейся международной обстановкой, а не идеологическими установками хиндутвы, воспевающей индийский «боевой дух» и военную мощь.

Кроме того, хиндутва, успешно воплощающаяся в жизнь администрацией Моди внутри Индии, вряд ли может осложнить отношения Индии с соседями. Ведь она выражается, в т.ч., в принятии спорных законов о запрете забоя коров на всей территории Индии и финансировании псевдонаучных исследований, доказывающих, что древняя индийская цивилизация подарила миру летательные аппараты тяжелее воздуха и пластиковую хирургию [31].

Исключением является лишь принципиальный для сторонников хиндутвы вопрос о статусе штата Джамму и Кашмир. Частью предвыборной программы Моди было требование об отмене ст. 370 индийской Конституции, гарантирующей автономный статус неспокойного штата. С точки зрения приверженцев хиндутвы, автономия Кашмира, населенного мусульманами, позволяет им сохранять обособленный анклав внутри индийского государства-цивилизации и представляет тем самым угрозу его единству. А оно, с точки зрения индусских националистов, — основной фактор, определяющий безопасное положение Индии на международной арене. Для осуществления поставленной цели БДП придется добиться поддержки не только обеих палат федерального парламента, но и квалифицированного большинства в законодательном собрании штата Джамму и Кашмир. Хотя формально внесение изменений в индийскую Конституцию — вопрос внутренней политики, с учетом того, что он касается интеграции оспариваемого Пакистаном Кашмира, этот шаг может всерьез осложнить отношения между двумя государствами.

Почему же хиндутва, столь разительно отличающаяся своими идеологическими установками от политических ценностей, проповедуемых предшествующими правительствами во главе с Индийским национальным конгрессом, оказала столь незначительное влияние на внешнюю политику Индии? Ответ кроется в особенностях индийской политической системы. Как и в других демократических государствах, в индийской политической системе слишком много ограничений, которые не позволяют правящей БДП транслировать идеологию хиндутвы на международную арену.

Во-первых, несмотря на связи Моди с РСС — организацией, стоящей на страже индусских ценностей — политическая платформа БДП все-таки отличается большей умеренностью. Ведь БДП нацелена не на защиту индусского образа жизни, а на создание широкой электоральной платформы, которая позволила бы партии успешно бороться за власть на федеральных выборах. Поэтому БДП далеко не во всех вопросах руководствуется принципами хиндутвы, хотя и активно пропагандирует их в ходе предвыборной борьбы как неотъемлемую часть своего имиджа.

Во-вторых, помимо федеральных выборов, БДП необходимо добиваться убедительных результатов на выборах в штатах, многие из которых менее восприимчивы к ценностям индуизма, и в которых победа националистов без создания коалиций с региональными политическими партиями просто невозможна.

В-третьих, по принципиальным вопросам территориальных споров с Пакистаном и Китаем изменение политического курса представляется крайне маловероятным вне зависимости от идеологической платформы правительства в Дели. Противоречия в этих конфликтах настолько глубоки, что политической воли одной партии недостаточно для их разрешения.

Acharya Amitav, Buzan Barry. Non-Western International Relations Theories. Perspectives on and beyond Asia. Routledge, 2010. P. 92-116. [↑]

My Hindutva Face Will Be an Asset in Foreign Affairs // The Indian Express. April 23, 2014. [↑]

http://indianexpress.com/article/india/politics/myhindutva-face-will-be-an-asset-in-foreign-affairs/

Deutsch Karl Wolfgang. Nationalism and Social Communication: an Inquiry into the Foundations of Nationality. M.I.T. Press, 1966. [↑]

Gellner Ernest, John Breuilly. Nations and Nationalism. Cornell University Press. 2008. [↑]

Ganguly Samit. Hindu Nationalism and the Foreign Policy of India’s Bharatiya Janata Party // Trans. [↑]

http://www.transatlanticacademy.org/sites/default/files/publications/Ganguly_HinduNationalismForeignPolicy_Jun15_web.pdf

Jaffrelot Christophe. For a Theory of Nationalism. Paris: Sciences Po, 2003. [↑]

http://www.sciencespo.fr/ceri/sites/sciencespo.fr.ceri/files/qdr10.pdf

Ванина Е.Ю. Прошлое во имя будущего. Индийский национализм и история (середина XIX – середина XX вв.) // Национализм в мировой истории / под ред. В.А.Тишкова и В.А.Шнирельмана. М., Наука, 2007. С. 486-528. [↑]

Ganguly Samit. Hindu Nationalism and the Foreign Policy of India’s Bharatiya Janata Party // Transatlantic Academy - 2014-2015 Papers series, № 2. June 2015. [↑]

http://www.transatlanticacademy.org/sites/default/files/publications/Ganguly_HinduNationalismForeignPolicy_Jun15_web.pdf

Savarkar Veer. Essentials of Hundutva. Nagpur, 1928. [↑]

http://www.savarkar.org/content/pdfs/en/essentials_of_hindutva.v001.pdf

Абрамов Д.Б. Светское государство и религиозный радикализм в Индии // М., ИМЭМО РАН. 2011. С. 107-111. [↑]

Savarkar Veer. Op. cit. [↑]

Юрлов Ф.Н., Юрлова Е.С. История Индии. ХХ век. М., ИВ РАН. 2010. С. 137-139. [↑]

Golwarkar Madhav Sadashiv. Bunch of Thoughts // Sahitya Sindhu Prakashana, 1966. [↑]

http://www.golwalkarguruji.org/shri-guruji/thoughts/bunch-of-thoughtsbook

Savarkar Veer. Op. cit. [↑]

Sagar Rahul. Jiski Lathi, Uski Bhains. The Hindu Nationalist View of International Politics //India’s Grand Strategy: History, Theory, Cases. Routledge, 2014. P. 248. [↑]

Jaswant Singh. Against Nuclear Apartheid // Foreign Affairs, September/October 1998 Issue. [↑]

https://www.foreignaffairs.com/articles/asia/1998-09-01/against-nuclearapartheid

Володин А.Г. Кто Вы, мистер Моди? // Россия и мир. Вестник Дипломатической академии МИД России. 2014. С. 124-126. [↑]

Mullen Rani, Poplin Cody. The New Great Game: A Battle for Access and Influence in the Indo-Pacific // Foreign Affairs. September 29, 2015. [↑]

https://www.foreignaffairs.com/articles/china/2015-09-29/new-great-game

Ministry of External Affairs. Government of India, Joint Statement for India-Mongolia Strategic Partnership (May 17, 2015). [↑]

http://mea.gov.in/bilateral-documents.htm?dtl/25253/Joint+Statement+for+IndiaMongolia+Strategic+Partnership+May+17+2015

Юрлов Ф.Н. Индия. Внешняя политика правительства Н.Моди // Азия и Африка сегодня. 2015. № 11. С. 25-30. [↑]

Mullen Rani, Poplin Cody. Op. cit. [↑]

Text of Exchange of Letters on Modalities for Implementation of India-Bangladesh Land Boundary Agreement 1974 and Protocol of 2011 to the Land Boundary Agreement, June 8, 2015. [↑]

http://hcidhaka.gov.in/pdf/PRI.pdf

Юрлов Ф.Н. Указ. соч. [↑]

Mullen Rani, Poplin Cody. Op. cit. [↑]

Шикин В.В. Энергетическое измерение внешней политики Индии в Центральной Азии (2000-2014 гг.) // Вестник РУДН. Серия «Международные отношения». 2014. № 4. С. 148-159. [↑]

Mullen Rani, Poplin Cody. Op. cit. [↑]

Ministry of External Affairs. Government of India, Joint Statement… [↑]

Narayani Basu. Modi in Mongolia: Cultural Crossroads in the Far East // The Diplomat. May 16, 2015. [↑]

http://thediplomat.com/2015/05/modi-in-mongoliacultural-crossroads-in-the-far-east/

Modi Narendra. Official Twitter, narendramodi. December 25, 2015. [↑]

https://twitter.com/narendramodi/status/680297101985755136

Fahad Shah. A Costly Corridor: How China and Pakistan Could Remake Asia // Foreign Affairs, December 3, 2015. [↑]

https://www.foreignaffairs.com/articles/asia/2015-12-03/costly-corridor

Ganguly Samit. Hindu Nationalism and the Foreign Policy of India’s Bharatiya Janata Party // Transatlantic Academy - 2014-2015. Papers series, № 2, June 2015. [↑]

http://www.transatlanticacademy.org/sites/default/files/publications/Ganguly_HinduNationalismForeignPolicy_Jun15_web.pdf